|
TRIADIC MEMORIES Мортона Фелдмана фб, сентябрь - октябрь 2016
Это - посты в жанре "курс лекций перед концертом". На сей раз – перед исполнением "Triadic memories" Фелдмана. - - - - - - - Мортон Фелдман. Сочинение, открывшее дверь в такую реальность, откуда в повседневную жизнь уже не возвращаются. - - - - - - - Я должен признаться: Triadic memories Мортона Фелдмана я в Москве уже играл. Было это 27 лет назад, осенью 1989 года, на фестивале "Альтернатива". Некоторые из тех, с кем я сейчас общаюсь и сотрудничаю, еще не родились, а если родились, то вряд ли ходили на концерты, тем более такие. Ноты подарил мне Алексей Любимов. "Хотите выучить и сыграть на фестивале?" – спросил он. "Хочу", - сказал я. Выучил и сыграл. Три года спустя я в Нью-Йорке познакомился с пианисткой/композитором Бунитой Маркус, у которой хранились практически все рукописи Фелдмана, а также его рояль. Я, конечно, попросил ее показать мне рукопись Triadic memories. И, представляете себе, обнаружил, что в нотах, по которым я играл, изданных лондонским издательством Universal edition, куча ошибок! Дело в том, что обозначения повторов в этом сочинении – это целая специальная система, а господа в издательстве просто вообще не обратили на это внимания. Я взял рукопись, в которой на многих страницах отпечатались круглые следы от чашки с кофе (Фелдман, как объяснила Бунита, имел обыкновение ставить кофе прямо на нотную бумагу) и внес все необходимые исправления в мои ноты. С тех пор играю правильно. С того момента прошло, по-моему, несколько жизней. Какую-то музыку я разлюбил, а какую-то, наоборот, открыл для себя недавно. Но Фелдман остается для меня ни с чем не сравнимой точкой отсчета. Мы за это время стали суетиться еще интенсивнее, нам становится скучно гораздо быстрее, чем раньше. Мир шумит еще громче, а мы не замечаем этого грохота. Сейчас, в XXI веке, мне кажется, что музыка Фелдмана действует еще сильнее, еще радикальнее. При этом в ней, к счастью, совершенно нет ничего "духовного", ничего концептуального. Она вообще никак не старается привлечь наше внимание. Она просто существует в своем измерении, а мы в любой момент можем там оказаться. Если захотим. - - - - - - - Первым педагогом Мортона Фелдмана была русская пианистка Вера Маврина-Пресс, близкая подруга Скрябина, уехавшая из России вскоре после революции. Музыка Скрябина стала одним из его первых музыкальных впечатлений. Она не просто повлияла на него, а послужила образцом "другого" звукового пространства. Ведь музыка Скрябина - это как бы один аккорд, пребывающий в вечном изменении. И звуковая материя Фелдмана построена по такому же принципу. У Фелдмана совершенно другой воздух, другая внутренняя жизнь, другие отношения со временем, но резонанс со Скрябиным на каком-то очень глубоком уровне, безусловно, слышен. Благодарность по отношению к Мавриной-Пресс Фелдман сохранил навсегда. Он сказал в одном интервью: "Именно она, причем без малейшей дисциплинарной муштры, передала мне трепетное ощущение музыки, а не "музыкальность". В 1970 году Фелдман написал сочинение для инструментального ансамбля, которое называлось "Мадам Пресс умерла на прошлой неделе в возрасте 90 лет". А сам он умер всего лишь в 61 год. - - - - - - - В ХХ веке было изобретено множество нетрадиционных способов игры на музыкальных инструментах. Между струн рояля можно вставлять шурупы, монетки, бумажки, уплотнители для окон и прочие полезные вещи. Очень хорошо прыгает по струнам пинг-понговый шарик. Впечатляющий эффект достигается с помощью электрического фаллоимитатора. Скомканный целлофановый пакет в сочетании с педалью тоже очень неплох. Струны рояля можно щипать, а можно играть глиссандо (рукой или чем угодно). В рояль можно много чего бросать. Под роялем можно ползать. На рояле - лежать, сидеть и стоять. В общем, к началу 80-х годов ХХ века многим композиторам и музыковедам уже казалось, что сочинять музыку для этого инструмента, состоящую из нот, которые надо просто нажимать на клавиатуре, уже неприлично. Это либо попса, либо непрофессионализм.
- - - - - - - Слушать музыку Мортона Фелдмана – это состояние, которое даже не надо пытаться с чем-то сравнивать. Я не сомневаюсь, что у многих из вас есть огромный опыт слушания и понимания самой разной музыки. Но даже в этом случае Triadic Memories – это совершенно особое переживание и для исполнителя, и для слушателей. И, скорее всего, вам не будет легко. Наше сознание привыкло к тому, что музыка должна иметь "развитие", то есть в ней должны происходить изменения определенного рода, которые как правило приводят к кульминации, к утверждению чего-то, к победе чего-то над чем-то, или к поражению, то есть к какому-то знакомому эмоциональному результату. Если не это, то хоть что-нибудь, что позволяет восприятию зацепиться за известные нам ориентиры. Ничего этого не будет. Все изменения в этой музыке происходят совершено иначе, даже по сравнению с так называемым минимализмом. Мы очень медленно движемся сквозь пространство, в котором мерцают то ли звуки, то ли отзвуки, всё время балансируя на грани между звучанием и тишиной, консонансом и диссонансом. Путь без конечного пункта, существование без причины и цели, ощущение глубокой трагичности и абсолютной, необусловленной красоты. - - - - - - - Музыка Фелдмана на кого-то действует успокаивающе. Но это, упаси Бог, не "музыка для релаксации". Она абсолютно бескомпромиссна и даже в каком-то смысле беспощадна. Она не для того, чтобы "уколоться и забыться", а для того, чтобы вспомнить. Когда я играл Triadic memories в Нью-Йорке, ко мне подходили люди и говорили, например, такое: "Не ожидал, что это настолько трагично. Хотя, конечно, это уже за гранью этих понятий. В этой музыке такой уровень осмысления и переживания, что обычные слова не работают." Вот тут я согласен. И ведь ни одного такого пассажа или аккорда, ни одной ноты, которая бы соответствовала каким бы то ни было представлениям о том, как в музыке положено передавать "драматизм" и "трагизм". Всё это в прошлом. Осталась только память. Но расхожая фраза "время лечит" – неправда. Время приносит возможность пережить всё снова и снова, проигрывая файл жизни с замедленной скоростью и почти беззвучно, возвращаясь к тому, что вытесняется из нашей ежедневной памяти, потому что мы боимся остаться наедине с собой. Но, как всегда бывает в по-настоящему гениальной музыке, так называемый трагизм не существует сам по себе. Он неотделим от того света, который мы можем увидеть только сквозь тьму. Раз в несколько лет я возвращаюсь к Triadic memories. И каждый раз я чувствую, что эта музыка вобрала в себя что-то еще, она стала для меня еще важнее, еще сокровеннее. - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - После вчерашнего концерта я хочу выразить публике (то есть вам) восхищение и благодарность. Музыка, которую я вчера играл, не похожа ни на что из звучавшего в программах трех прошедших сезонов. Можно написать о ней сколько угодно слов, но всё равно, когда оказываешься в ней, в сознании начинают происходить процессы, которые могут совершенно не соответствовать нашим ожиданиям от так называемого концерта фортепианной музыки. Тут дело даже не в том, нравится или не нравится, понятно или не понятно. Это происходит не на уровне понимания, и уж тем более не на уровне эстетики, а как-то совсем иначе. Я не знаю другого композитора, которому удалось бы проникнуть в ТАКИЕ тонкие слои подсознания и передать это настолько точно и бескомпромиссно. Но я вполне отдавал себе отчет, что сыграть это в филармоническом зале, пусть даже в хорошо знакомом, пусть даже в темноте))) – непросто. Я играл это в разные годы в разных странах, но это были либо фестивали современной музыки, либо такие залы (например, Armory в Нью-Йорке), куда приходят слушатели, очень хорошо знающие, ЧТО сейчас будет. Но поставить это сочинение в филармонический абонемент в зале на 556 мест – это риск, на который вряд ли согласилась бы дирекция подобных залов на т.н. западе. И вчера зал был абсолютно полон, и, по-моему, слушали еще более чутко и сосредоточенно, чем "обычную" музыку (ну или как это называется…) Я хочу сказать, что вчерашний концерт – это не моя "победа" или "заслуга", а ваша. Слово "публика" я на самом деле не очень люблю, потому что это безликое собирательное понятие. Есть конкретные люди, которые умеют вот так слушать, чувствовать и понимать. Например, один человек написал мне: "Это было очень сложный, но важный опыт". И я вчера чувствовал, что у каждого из вас был свой личный путь в этом пространстве. Спасибо вам, за то, что в этом пространстве мы можем встречаться. И спасибо Дому музыки, который стал именно тем местом, где всё возможно.
|